С директором херсонской школы Артемом Кияновским Vesti.ua поговорили об экспериментальном обучении и промахах новой реформы образования.
– Артем Александрович, что это было за интервью, из-за которого вам прислали жалобу? О чем вы в нем рассказывали?
– Это было интервью о наших достижениях. Я, наверное, начну с того, что наша школа — авторская. У нас есть много интересных курсов, например, десять программ, которые имеют гриф Министерства, – таких, которых не было до нас в Украине. К примеру, театр или классическая греко-римская мифология. У нас есть свое школьное телевидение, радио, сайты и странички в соцсетях – дети занимаются блогерством, вебдизайном, есть журналистика. Поскольку школа изначально была с русским языком преподавания, то имеется часть материала, которую ведут на русском языке.
Собственно, это было одно из интервью центральному или местному каналу о нашей школе и нововведениях – у нас, например, сейчас вышла большая программа о школьном театре. Мы единственная школа, где дети кроме того, что учат математику, информатику и все остальное, еще играют на сцене с артистами театра. То есть это было просто интервью о работе школы. О том, что мы работаем с детской областной больницей, о проектах, с помощью которых мы собрали деньги для детей, чьи родители погибли в АТО. Мы много всего сделали – у нас, например, есть конкурс “Херсонщина помнит” ко дню освобождения города от фашистов, я больше 10 лет его провожу.
– А чем для школы может быть чревата эта жалоба?
– Во-первых, я вам скажу, что это – элемент определенной дискредитации и унижения. Потому что, если посмотреть по социальным сетям, что люди пишут, говорят – это какие-то элементы травли, говорят, что мы враги Украины, агенты и все остальное, это, конечно, унизительные вещи. Это элемент дискредитации.
Во-вторых, законодательство Украины об образовании разрешает делать с образованием все, что угодно, однако сейчас кажется, что директора можно уволить только за нарушение языкового закона. Юристы, которые со мной работали, говорят о том, что такого рода вещи (жалобы на директора школы за интервью на русском языке. – Vesti.ua) – незаконны… Тем более, если посмотреть по языковому закону, то сайты нужно перевести на украинский язык с 2022 года (это касается сайта нашей школы), а интервью вообще не входит в мои функциональные обязанности, я не госчиновник, поэтому могу давать их на любом языке. Если бы в перечне моих обязанностей было бы написано “обязан давать интервью”, то я должен был бы давать его исключительно на государственном языке, а я им владею.
К тому же, недавно букварь, который я издал, получил гриф Министерства – дети учат украинский язык по букварю, который я сделал. Вот букварь, который я издавал, он содержит в себе рассказы об украинских городах, мы туда включили много образовательных вещей, предметы искусства – таких букварей попросту не было. То есть мы работаем по-передовому и стараемся быть профессионалами. Поэтому, конечно, когда мне омбудсмен пишет с ошибками письмо, становится грустно.
– А что говорят об этой жалобе в педколлективе? Знают ли о ней дети? Что они думают об этом?
– Я вам скажу честно, я фанат школы, я работаю в ней 29 лет директором… В этом году у нас девочка стала призером за победу в языковом конкурсе имени Тараса Шевченко, получила грамоту министра. У нас ВНО где-то 40-50% сдают на отлично, сдают все. И это на фоне того, что сейчас происходит с образованием, что многие дети не могут сдать ВНО.
В принципе, неплохо работающая авторская школа, со своими курсами – она, конечно, как оазис жизни. Но мы решили детей в эти вещи не вмешивать, не отвлекать от учебного процесса.
– Были ли раньше в вашей школе какие-то проблемы, связанные с языком?
– Не раз писали гадости, но мы никогда не обращали на это внимания. Однако в этом случае, конечно, когда просят дать объяснение у коллектива из-за возможного нарушения закона, то, конечно, это более серьезно – был педсовет, мы создали небольшую рабочую группу по этому вопросу.
– А большая ли ваша школа? Сколько детей у вас учится?
– У нас учится 486 детей. Это школа коммунальная, санаторно-областного подчинения. Порядка ста детей проживают в школе как в интернате... Мы проводим педагогические эксперименты – работаем с наукой, имеем много публикаций в журналах, десять программ имеют приз министерства. 80% от всего количества учителей – это преподаватели высшей категории, есть кандидаты наук, доктора.
– Ваша школа единственная в области, которая имеет статус лаборатории Академии педагогических наук. Что этот статус означает?
– У нас просто другие методики и курсы. Мы работаем с Академией наук уже долгое время – в 1998 году было принято решение, что мы будем лабораторией академии… Поэтому мы – участники научного процесса... То есть авторская школа – это та, в которой есть свой учебный процесс, свои отличия, свои учебные предметы. Как я говорил, у нас есть то, чего нет в обычных школах: например, театр классической драмы, история философии.
– Ого! История философии – это достаточно серьезный предмет. В каком классе начинают его преподавать?
– Это 9-10 классы. Классическая греко-римская мифология – это начальные классы... У нас есть еще, к примеру, спецкурс – опера… Мы стараемся образовательные потребности детей удовлетворить полностью, но сейчас образование и любовь к детям становятся услугой: если есть у родителя деньги – получи услугу, нет – не получишь.
– А вам родители деньги не перечисляют, все из бюджета?
– Да, мы на областном бюджете держимся. Конечно, есть дополнительные взносы, их делают родители. То есть мы много лет назад, в 2008 году, по-честному сделали в казначействе спецфонд, и родители перечисляют туда деньги. Это все добровольно.
Кстати, 31 января будет 29 лет школе, такой вот подарок получили от омбудсмена. А потом, понимаете, от нас же сейчас многие отворачиваются. Мол, если есть проблема с украинским языком, значит ты враг Украины, значит не надо тебе достраивать корпуса, можно урезать финансирование, можно тебя пнуть. Это не совсем приятный момент.
– Вы были членом Академии педагогических и социальных наук Российской Федерации. Вы до сих пор в ней состоите?
– Да, я в 2005 году был избран… Это общественная академия, я же не сотрудник, к тому же давно не был там. Мы используем весь лучший опыт, который есть. Я объездил много стран – я, кстати, почетный профессор одного из польских университетов, однако об этом почему-то не пишут, я, к тому же, член президиума правления Красного Креста… Но почему-то люди, когда обо мне пишут или о школе, концентрируются на теме языка.
– На сайте школы указано, что своим опытом вы также делитесь с педагогами, в том числе из той же РФ. Насколько трудно в такое сложное, с идеологической точки зрения, время оставаться не заангажированным ученым и преподавателем и брать все самое лучшее, даже если это не поймут у нас?
– Сложно, да. Потому что всю работу пропускают через какие-то идеологические фильтры. Если мы начинаем детей учить на русском языке, потом добавляем украинский язык – это хорошо. Наоборот – тоже хорошо. Это практика билингвизма – она обоснованная, это в интересах детей. Пушкина прочитали на русском, Симоненко – на украинском, Шекспира – на английском. К этому надо стремиться.
Поэтому должны быть факультативы русского языка. Ребенку, который с детства говорит на русском, имеет русскоговорящих родителей, ему информацию, особенно научную – математику, прикладные науки – лучше подавать на том языке, на котором он говорит. Так процесс обучения будет легче проходить.
Конечно, государственный язык нужно знать, его нужно учить. Но и властям тогда нужно постараться сделать больше тематических конкурсов, издавать больше книг на украинском, литературу. Но когда наука необоснованно подгоняется под идеологические догмы – это всегда плохо.
– Многие родители и преподаватели критикуют новые реформы в сфере образования. Что вы о них думаете?
– Они пытаются оправдать институционализацией, реформированием интернатов закрытие школ, где детей хорошо кормили, школ, где можно было учиться с 1 по 11 класс, хотят сделать лицеи – все эти пертурбации в такое сложное время... Тут не нужно быть ученым, чтобы понять, что это плохо. Я, например, ярый критик реформы… В научной дискуссии это нормально – критиковать и так далее. Однако когда аргументом в этой дискуссии является приказ закрыть школу или что-то подобное – это плохо. Научная дискуссия должна быть научной... Наше Министерство образования сейчас не слышит нас – мой опыт и опыт других известных украинских учителей министерству не нужен, они не прислушиваются.
Экс-министры Анна Новосад или Любомира Мандзий – это же были люди, которые не работали в школе, с детьми близко не общались. Сейчас, например, хотят сделать сменяемость должности директора: шесть лет – и ушел. Хотя должен быть законченный цикл – минимум десять лет, он должен взять детей – и выпустить их.
Мы сейчас на фоне языковых скандалов опускаем самое главное, а самое главное – не дать уничтожить школу. Старшие классы должны существовать, надо сделать все, чтобы сохранять учителей, чтобы Министерство образования и депутаты понимали, что нужно опираться на опыт специалистов. Вот есть, например, реформа по закрытию всех санаторных школ-интернатов. Вроде бы и реформа, все при деле, однако толку и пользы от нее нет. Или, например, отдать всех сирот в семейные дома. Конечно, если задать вопрос, хорошо ли ребенку в семье или нет, все скажут, что лучше в семье. Но и семьи же разные бывают. Опять же, реформа по созданию лицеев – это вроде бы хорошая реформа, но она неисполнимая сегодня. Получается, мы усложняем доступ детей к образованию.
Все талантливые дети, как и талантливые педагоги, нуждаются в поддержке, если нас вот так пинать (нас ведь уже все проверяют – и мовный омбудсмен, и полиция, и службы всевозможные) – проку никакого. Законодательство в образовании – трагичное. В каком-то плане оно написано беллетристами.
Мы находимся в сложной ситуации, но мы не должны складывать руки, мы должны убеждать и работать над тем, чтобы дети ходили в хорошую школу, привлекать больше ярких и талантливых учителей. Если мы ставим цель, чтобы наши дети отличали крупную клубнику от мелкой – можно продолжать реформы. Но если мы хотим, чтобы они побеждали – пожалуйста, проводите нормальные изменения. Я сторонник того, чтобы было, как в Эстонии, – со всеми детьми работать, увеличивать число часов для работы с ними, включать государственные механизмы, чтобы дети почувствовали себя нужными, чтобы они хотели развиваться.
Марина ЯКОВЕНКО
